Глава 4
— Раздевайся, — сказала Таня. Не грубо, скорее… поспешно. Как будто боялась, что я передумаю.
Я замерла. Внутри что-то сжалось — не страх, не стыд, а… растерянность. Я сама согласилась, пришла сюда — но теперь... даже не знаю, как себя вести... да, скорей всего, мне просто неуютно раздеваться и оставаться совсем без одежды перед ней... после того как её пальцы, уверенные и тёплые, трогали меня в метро... Но назад — никак. Если сейчас отступлю, она решит, что я струсила или ломаюсь. А мне этого меньше всего хотелось.
Я неспеша сняла лосины, с бёдер до щиколоток, а потом совсем стянула их с ног. Таня ждала, не отворачиваясь, как будто изучала меня. Куртку я сняла ещё в прихожей, теперь осталась в одном коротком топике, без трусиков, босиком.
— Иди на кухню, — она отняла у меня лосины. — Я простирну... быстро, под краном... Стиралку включать дольше будет.
— Я... — попыталась напомнить я о своей самостоятельности, но Таня решительно меня прервала.
— Я виновата — мне и устранять, — продолжила моя коллега, криво усмехнувшись в сторону. — Да и твои нежные пальчики... в общем, иди на кухню, не морочь голову, я быстро!
Она уже повернулась было к раковине, но потом остановилась и обвела меня сверху донизу колючим цепким взглядом.
— Топик оставила, хм-м, — буркнула Таня, обращаясь как бы сама к себе, — А зачем? Ходит тут, как персонаж косплея — вся голая, только соски прикрыты.
Даже так? Я с вызовом посмотрела на неё — грудь приподнялась вместе с вдохом, мне нечего скрывать. Может быть, я не модель... я лучше! Как говорят мужчины, есть на что посмотреть и есть за что подержаться.
Сняла топик, оставив его тут же, на стиралке, развернулась и гордо вышла из ванной вполне осознанно — обнажённой, с прямой спиной и чуть приподнятым подбородком, бросив ей через плечо:
— Пристроишь где-нибудь.
На кухне я остановилась, не зная, куда себя деть. Без одежды было не сказать, что стыдно, скорее… непривычно. Не в своей же квартире.
А Таня… она немного пошумела в ванной, поплескалась с водой, потом замолчала. Неуверенные шаги... и я почувствовала, как она смотрит — обжигающе, но не нагло, скорее… удивлённо. Как будто увидела меня впервые. Не как на коллегу по работе либо стерву в лосинах, а как женщину, красивую... другую.
— Ты такая… — начала Таня, но не закончила. Просто посмотрела на меня, не договорив, отвернулась и, открыв холодильник, принялась шуршать в нём.
Я села за стол, скрестив ноги. Спокойно, как будто дома. Может, я и голая, но это не повод чувствовать себя уязвлённой.
— Всё… скоро высохнет, — пробормотала она, доставая сыр. — Извини, что так получилось… с метро. Я… не хотела.
Я кивнула, не смягчаясь... пауза повисла... неловкая. И ещё — что-то странное, словно между нами — не только инцидент в вагоне, а какой-то внутренний рубеж, который мы обе не заметили, но уже перешли.
— Ты не стесняешься? — спросила она, наконец. Без издёвки, просто… искренне, как будто ей и правда это важно. Я подняла брови.
— А зачем? — отрезала. — После того что было... чего стесняться?
Таня села напротив, на краешек табурета. Спина напряжена, руки сложены на коленях. Не знала, куда смотреть — то ли на мои глаза, то ли… ниже. Взгляд то соскальзывал, то возвращался, будто не слушался её.
— Знаешь, я всегда думала, что ты… стерва, — пробормотала она, не глядя на меня. — Вся такая: лосины, губы, волосы — как из журнала, мужики пялятся.
Я не ответила. Просто сидела ровно, спокойно наблюдая за ней — пусть скажет, пусть выговорится.
— А ты... — Таня качнула головой, — пришла... не заорала, не сбежала. Села вот, голая, на мою табуретку... и даже не смущаешься.
Я позволила себе слабую улыбку:
— Так может, я и правда стерва... только вежливая.
Она усмехнулась, как-то неуверенно, но не по-злому. Как тихо в квартире... тишина, не звенящая, а мягкая, как в сумерках перед дождём.
— Ты… очень красивая, — вдруг сказала Таня. Ровно, без иголок, как признание, как диагноз. — Я сначала завидовала, злилась. А теперь… даже не знаю.
Я посмотрела на неё не с удивлением — с интересом.
— Что — «не знаешь»?
— Не знаю, как себя вести рядом с тобой. Всё, что обычно работает… — она махнула рукой, — не работает. Ни подколоть, ни прижать… ну, ты поняла.
Я молча встала и подошла к окну — за ним всё ещё держался солнечный свет, но в комнате уже сгущались тени. Провела пальцем по стеклу, будто проверяя, действительно ли всё это происходит, потом повернулась к ней — она снова смотрела… и не пряталась.
— Таня… — произнесла я тихо, почти ласково, — тебе не нужно со мной бороться. Я не соперница.
Она резко вздохнула, как от неожиданности. Потом быстро встала, сделала несколько шагов, открыла холодильник.
— Будешь пить? У меня там что-то осталось… — голос дрогнул. Таня не хотела, чтобы я это заметила.
— Если «что-то» — это вино, то да, — ответила я спокойно, оставаясь у окна. — С водкой не дружу.
Она рассмеялась, искренне, как девочка. И в этом смехе исчезла её угловатость, осталась лишь внутренняя растерянность и тепло.
Таня достала бутылку, налила в два высоких бокала. Мы стояли почти вплотную — она в спортивных чёрных брюках и серой футболке, плотная, приземлённая, как будто укутанная в защиту. А я — совсем голая, без прикрытий, только кожа, плечи, грудь — всё на виду. Всё — в открытом доступе, как витрина, как вызов.
Я ощущала прохладу пола под босыми ступнями, тонкое стекло в пальцах, лёгкий сквозняк по животу и груди. И остро — себя, рядом с ней. Она — одетая, уверенная, как наблюдатель. А я — обнажённая, чувствительная до дрожи, выставленная под свет, как холст под лампу реставратора. Казалось, даже воздух дотрагивается.
Но не было стыда, была какая-то тревожная, странно сладкая открытость. И — непрошеное, но неотступное желание. Чтобы она подошла ближе. Чтобы не просто посмотрела — ощупала взглядом меня везде, бесстыдно наслаждаясь моей наготой. Чтобы её ладонь — не грубая, а тёплая, тяжёлая — снова легла мне на талию. Или ниже.
И всё это я скрывала — за спокойной позой, за мерным глотком вина, за едва заметной полуулыбкой. А внутри хотелось… чтобы она заметила. Чтобы захотела заметить.
— За… — она задумалась, — за неожиданность?
— За неё, — кивнула я.
Мы чокнулись... и пока Таня отпивала свой глоток, я наблюдала, как дрожит её рука, как в её глазах застыла нерешительность.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила я негромко.
— Да, — Таня усмехнулась, чуть качнув головой. — Что ты вообще тут делаешь. Такая…
— Какая? — переспросила я.
— Не знаю, из другого мира, что ли. Из какого-то глянцевого сна.
Я не ответила — пусть договорит, но Таня замолчала. Прислонилась плечом к кухонному шкафу, глядя мимо меня, кажется, она собиралась с духом. Потом, словно на что-то решившись, допила вино до дна, поставила бокал и выпрямилась. Медленно, будто каждое движение отмеряла заранее, сделала крошечный шаг — даже не шаг, полдвижения — и я почувствовала её дыхание. Оно было чуть сладковатое, с привкусом вина.
— Можно?.. — прошептала она. И... не дожидаясь ответа, легонько чмокнула, не в губы — в щёку. Потом ещё раз — чуть ближе к уголку губ, но не решившись дальше.
Это было не как в кино. Не страсть, не захват, не ураган. Таня поцеловала меня, как будто просила прощения — за неловкость, за прежние слова, за то, что позволила себе мечтать. Её губы едва коснулись моей щеки, и всё равно я вспыхнула внутри. Как будто меня наконец увидели. Не оценили, не захотели — именно увидели, какая я. Не ожидала, что это будет так трогать. Так неожиданно приятно, словно моя кожа стала вдвое чувствительнее.
Таня отступила на полшага, смотрела внимательно — не уверенная в себе, но ждущая. Я встретила её взгляд, выдохнула:
— Ты, оказывается, не такая уж и грубая.
Она хмыкнула:
— А ты — не такая холодная, как делаешь вид.
Молчание снова легло между нами, но теперь оно было… другим. Не отстранённым, а тёплым и признающим.
Глава 5
Возможно, это моя глупость, может, слабость — но я не хотела терять эту хрупкую близость. Было немного грустно от мысли, что мы допьём вино, я оденусь — и всё станет как прежде. Но я ошибалась…
— Ты мне так нравишься… — вдруг сказала Таня, наполняя бокалы. — Мы можем быть подругами? Близкими подругами…
