Глава 3
Десять дней подряд, пользуясь метро, я исподволь изучала людей. Пыталась угадать — кто он, тот незнакомец, что прикосновением вырвал меня из сонной обыденности. Но с каждым днём воспоминание стиралось, теряло чёткость. Всё бы и забылось, если бы однажды... судьба не дёрнула за ниточку вновь.
Когда вагон взвыл на вираже, я снова ощутила их — уверенные, чужие пальцы, такие наглые и властные, будто им принадлежало право на моё тело. Они прожигали тонкую ткань лосин, добираясь до кожи. Воздух стал густым, как ртуть, вязким и сладко-ядовитым. В висках застучали барабаны в такт стуку колёс. Толпа... слипшаяся в единый, равнодушный организм. Сотни глаз-объективов щёлкают затворами, фиксируя мой позор, но мне… мне всё равно.
Тело уже отозвалось прикосновению — мурашки бежали по позвоночнику строчками Брайля, а в горле застыл крик, похожий на вой сирены в ночи. Губы, смазанные перламутровой помадой, дрожали, как струны расстроенной виолончели, сердце, трепещущее под ажурным кружевом блузки, замерло, боясь сорваться в бездну.
Мир будто погрузился в вязкую янтарную медлительность, локти пассажиров, вонзившиеся в бока, надёжно фиксировали моё тело, а стальная махина, растянувшись на рельсах, нарочито спокойно ползла в спальный район. И только бесстыжие пальцы, быстро оценив внешний изгиб моих бёдер, требовательно, по-хозяйски уже разминали их внутреннюю поверхность.
Так же, как и в прошлый раз, я не отпрянула и не возмутилась, но... я хотела знать, кто. И когда поезд резко тряхнуло, толпа на единицу времени распалась на отдельные компоненты. Тогда, пользуясь выпавшим шансом, я резко обернулась.
Мой взгляд впился в знакомый силуэт. Таня — невысокая, крепкая, с вечно поджатыми губами и угловатой фигурой, коллега из бухгалтерии. В шоке я уставилась на неё.
— Зачем?.. — выдохнула я.
— З-а-ачем... — передразнила она, растягивая мой вопрос в непонятную болезненную насмешку. — Ненави-ижу... Тебе, шлюхе, — всё, мне — ничего. Ты — стройная, даже после тридцати. А я?.. А я стараюсь — спорт, диеты, бессонные ночи... и всё зря.
Её глаза горели яростью, в голосе звенела старая, прогоркшая обида. И вдруг — без предупреждения — она оттянула мои лосины и резко, уверенно, жадно запустила руку. Туда. Тёплые, настойчивые пальцы скользнули по чувствительной коже, нашли лобок, проникли внутрь — без разрешения, как хозяйка. Я ахнула.
Плотное кольцо людей — нет, не так, человеческих локтей, спин, туловищ — прижало нас друг к другу. Мне кажется, даже перестань я держаться за что-либо — не упаду, не осяду на пол, толпа не отпустит.
Могла ли я закричать, оттолкнуть, сделать что-нибудь? Наверное. Только я не хотела. Мне было неимоверно стыдно... и необычайно приятно. Я никогда не испытывала такого удовольствия. Оно было запретным — грязным, неправильным, унижающим — но желанным, жгуче необходимым. Оно не просило моего согласия. Оно просто было.
И я, зажатая безликими телами, с чужой ладонью внутри и выжженной точкой внизу живота, — растворилась в этом, без мыслей, без слов, без имени. Толпа покачивалась в такт, поезд стонал на повороте, а я, одетая и раздетая одновременно, ничейная и захваченная, чувствовала себя до ужаса живой и желанной. Принадлежащей ЕЙ. И боялась себе признаться, чего было больше: ужаса… или восторга.
— Шлюха-а, — прошипела она, прожигая меня тяжёлым, ненавидящим взглядом, — самая настоящая! Перед любым незнакомцем ноги раздвинешь, лишь бы погладил.
До чего же несправедливо... Ведь я никогда, ни с кем... да и сейчас — только рука, ЕЁ рука.
Сердце грохотало, мне было стыдно, горько, больно и... сладко. Потому что её пальцы находили отклик в теле. Потому что я была разогрета, и желание росло — как пламя, подогреваемое обидой.
Её рука — властная, требовательная, но в то же время удивительно мягкая, деликатная... там... между ножек... тщательно исследовала путь по нежным кривым, оставляя за собой следы тепла. Она обняла ладонью мой гладкий, лишённый волос, лобок и сжала его, одновременно большим и указательным пальцами проникая глубже... м-мм. Левой рукой в то же время она крепко обхватила меня за талию, прижимая к себе и не давая мне сбежать. А разве я могу? Хочу?
Её выверенные, лёгкие движения окончательно разрушили хрупкий баланс между желанием и страстью. Пальцы проходят вдоль половых губ, находят клитор, но... уходят, уходят... за-ачем? Она словно дразнится, не касается его напрямую и лишь разогревает меня к ещё большему возбуждению.
— Наслаждаешься, да? — хрипло не то спрашивает, не то утверждает она. — Прямо тут. На людях.
Я пытаюсь совладать с собой, но дрожь накрывает меня волнами. И... я прижимаюсь к ней — непроизвольно. Хочу, чтобы она двигалась быстрее и глубже. Танечка, не останавливайся!!!
Её ладонь — горячая, уверенная — накрыла мою лысую киску... сжала... раздвинула. А-ах! А вторая рука скользнула к ягодицам, мягко, но уверенно ощупывая их сквозь тончайшую ткань.
Так вот какая она — женская ласка?.. Безудержная. Я растворялась. Прямо здесь, в вагоне, — на атомы. И не хотела собираться обратно.
Я...
— А-а, — издаю чуть слышный стон.
— Сейчас ты кончишь. Прямо в вагоне, — в её голосе торжество и власть.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать громче. Чувствую, как на лосинах становится влажно. Моя? Не-ет, уже чуждая мысль — остановись! Но не могу... Не могу и хочу! Хочу финиша. Здесь и сейчас.
— Выходите? — неожиданно вдруг в самое ухо... Мы обе с Таней дёргаемся, но не отлипаем друг от друга. Моя коллега, приобняв за талию, тянет меня на себя, освобождая проход пассажиру.
— Проходите, — недовольно бурчит Таня. Я было испуганно отшатнулась, но моя подруга?.. не отпустила. Наоборот, воспользовавшись моментом, рукой скользнула ниже, её пальцы проникли в меня точнее...
А я? Во мне борются два страха — что кто-то заметит и что Таня вынет руку. Да-да-да!!! Смелые, бесстыжие ощущения оказались настолько яркими, что я готова была простить своей коллеге и её грубость, и наглость — лишь бы... вот так и дальше стоять среди ничего не подозревающих людей, насаженная на её проворные, нежные пальцы.
М-мм... она захватывает мои губки кончиками пальцев и тянет вверх. О-ой, можно и посильнее, хочу попросить её об этом, но... не могу. Я разучилась говорить... хрип... стон... это я умею.
Как хорошо, что Таня руку оставила... умничка. Я тоже... прижимаюсь плотней и выдвигаю сбоку, как прикрытие, свою сумку. Она, заметив моё движение, довольно улыбается... Да, Таня, да, ты верно поняла — я хочу...
— А-аа, — облизываю пересохшие губы лица... они с трудом, но ещё подчиняются мне... Те, что между ног, — всецело в её власти.
Сильные, твёрдые, но очень нежные пальцы Танечки входят внутрь, ищут ту самую точку G, которую так любят все обсуждать. Она... м-мм... умничка. Таня... она... м-мм... а-а, вводит два... ой, три... три пальца... о-ооо. Господи, как плавно. Как точно. Как будто она — продолжение меня. Моя Танечка, оё-ёй... Никогда я не знала, что моё тело будет так реагировать. Бо-оже... с женщиной совсем не так, как с мужчиной. М-мм. Не лучше. Не хуже. Божественно! Я улетаю.
— Шлюха, грязная шлюха, — шепчет она, возвращаясь рукой к клитору. Во-от... по кругу пальчиками... вот так... вот так... О, Господи, Танечка, я... я... я — твоя шлюха!!! Только не осторожничай. Сильней! Быстрей! О-ой, её пальцы танцуют вокруг моей ласковой кнопочки, вызывая дрожь во всём теле.
Она уже прекрасно понимает — я никуда не убегу. Го-оспо... я чувствую себя голой в этом вагоне, полном людей.
Та-анечка, люблю тебя! Я твоя, твоя шлюха, — бьётся в мозгах, в остатках мозгов, ещё не расплавившихся от штурма её нежных пальцев. Я-я, я-я... та-ак хочу-у...
— Девушка, отодвиньтесь, вы мешаете проходу, — вдруг рявкает бородач в чёрной куртке, толкнув Таню локтем. Она чуть слышно ойкнула, и её рука выскользнула из моих лосин... и я почувствовала, как тонкая ткань плотно облегает... липнет... проникает...
— Псих какой-то... — с ненавистью я бросила ему в спину. Я была на взводе... а он всё разрушил... магия рассыпалась, как дым. Желание, оглушительное, сильное — ещё гудело в крови, но в нём уже была примесь тревоги и стыда.
— Мужлан, — поддержала меня подружка, возвращая руку на своё, уже законное место в мои лосины. — Не умеет аккуратно...
Я прикусила нижнюю губу... дыхание сбилось... продолжа-ай, моя хорошая... продолжа-ай... не отвлекайся на этого грубияна... Пальцы Танечки встрепенулись и забегали с новой силой... какая же она у меня проворная... умничка...
Её движения всё увереннее. Она знает, чего я хочу и к чему я уже готова. В её ласках нет спешки — только нежность и понимание. Ох, Танечка... она чувствует, как я реагирую на каждое её движение, и знает, что на правильном пути. Её пальцы порхают — исследуют, ласкают, делают меня счастливой. Настоящей, бесстыжей, счастливой сучкой.
— А-аах... — вырывается протяжный стон. Я где-то... я близко... я почти... ещё чуть-чуть — и я улечу... ноги подгибаются, и я буквально висну на Танечке.
