— Нет, — соврал я. — Просто жарко.
Она усмехнулась, будто поняв двойной смысл.
— Да, — прошептала, — очень жарко.
Потом она немного придвинулась ближе. Ни резко, ни требовательно — просто чуть сместилась, так, чтобы её плечо касалось моего. Я почувствовал её тепло. Запах. Лёгкий аромат трав, пота и чего-то ещё, чего я не мог определить, но что вызывало внутри странное, томительное беспокойство. Мы долго сидели так, не двигаясь. Только слышали дыхание друг друга.
И впервые я понял: между нами больше не просто работа на огороде. Больше не просто помощь матери жены. Это что-то другое. Что-то запретное. Что-то, что начало расти медленно, как картофель под землёй — незаметно, но глубоко. И я уже не хотел, чтобы это прекращалось. С каждым днём я замечал всё больше деталей. Не только движения, взгляды или интонации, но именно её тело — как будто оно само по себе говорило со мной, без слов, но гораздо громче любого признания.
Её грудь особенно выделялась в жаркие часы дня, когда пот слегка увлажнял ткань майки. Она не носила ничего лишнего — ни украшений, ни бюстгальтеров. Просто майка и шорты, будто бы ничего особенного, но каждый раз, когда я встречался с ней глазами, я чувствовал, что она знает, как на меня это действует. Однажды, в самый зной, мы вернулись с огорода. Я был весь в пыли и поту, а она... она была просто прекрасна. Волосы растрепаны, щёки розовые от солнца, губы чуть приоткрыты. Мы зашли в дом, чтобы выпить воды, и она сразу направилась к холодильнику. Сняла майку прямо там, не спрашивая, не предупреждая.
— Умираю от жары, — сказала, ставя передо мной стакан. — Прости, если смущаю.
На ней были только старые хлопковые трусики и браслет на запястье. Её кожа блестела от пота, особенно между грудей, которые мягко колыхались при каждом её движении. Она не скрывала их — напротив, двигалась так, будто хотела, чтобы я видел всё. Каждую линию, каждый изгиб. Я сидел, как окаменевший, пил воду большими глотками, стараясь не смотреть, но не мог не смотреть. Это было как смотреть на пламя — знаешь, что обожжёшься, но не в силах отвести глаз.
— Тебе тоже стоит освежиться, — сказала она, подходя ближе. — Хочешь полотенце?
Я кивнул, не в силах выговорить ни слова. Она принесла полотенце, но вместо того, чтобы просто протянуть его, подошла совсем близко. Так близко, что я чувствовал её тепло, запах кожи и немного солнечного крема. Она положила полотенце мне на плечо и медленно провела ладонью по моей руке.
— Ты такой напряжённый, — прошептала почти у самого уха. — Может, тебе массаж сделать?
Я вздрогнул. Сердце заколотилось где-то в горле.
— Нет, я... спасибо. Сам справлюсь.
Она усмехнулась, но не отошла. Стояла ещё несколько секунд слишком близко, потом отступила, как будто нарочно давая мне время осознать, что произошло.
— Как хочешь, — сказала она, завязывая волосы резинкой. — Только помни: иногда нужно позволять себе расслабляться. Особенно здесь, вдали от всего.
После этого дня между нами что-то изменилось. Она стала увереннее. Не грубее, не настойчивее — просто... спокойнее. Будто знала, что я уже не уйду. Что я слушаю не головой, а сердцем. И телом. А ночью, когда я лёг на раскладушке в сарае, потому что в доме было невыносимо душно, я снова видел её перед собой. Её лицо, её голос, её грудь, которая двигалась под ритм её дыхания.
Той ночью я долго не мог уснуть. В голове стучало одно и то же: «Это Надежда Петровна. Мать жены. Ты не имеешь права». Но тело не слушалось. Оно помнило запах её кожи, тепло её ладони на моей руке, близость, которая становилась всё плотнее с каждым днём. На следующее утро я решил быть осторожнее. Держаться на расстоянии, говорить меньше, работать больше. Может, так пройдёт. Может, это просто жара, усталость, одиночество. Я пытался себя убедить в этом, пока мы поливали грядки.
Но она знала правду. Она подошла ко мне сзади, когда я стоял у бочки, набирал воду в лейку. Тепло её тела оказалось рядом раньше, чем я услышал шаги. Поставила свою лейку рядом и наклонилась, чтобы поправить шланг. Её волосы коснулись моего плеча. Запах был другой — чуть сладковатый, как цветы или спелые фрукты.
— Не сердись на меня, — прошептала она. — Я ведь ничего плохого не делаю.
Я молчал. Только сжал руки на ручке лейки так, что костяшки побелели.
— Просто... хочу, чтобы ты расслабился. Чтобы ты почувствовал, что можно позволить себе немного радости. Даже если она приходит в неподходящее время.
Она говорила тихо, почти шёпотом, но каждый звук входил в меня как игла. Я чувствовал её дыхание на своей коже. Чувствовал, как её грудь почти касается моей руки.
— Ты сам не понимаешь, как сильно этого хочешь, — добавила она, чуть отступая. — Но ты хочешь.
И ушла. Просто развернулась и ушла, оставив меня стоять с лейкой в руках и пульсом где-то в горле. Весь день я был молчалив. Работал быстро, почти без пауз. Но вечером, когда солнце опустилось за крыши домов, и воздух стал чуть прохладнее, я снова оказался у реки. Хотел быть один. Хотел обмануть себя мыслью, что могу просто сидеть и смотреть на воду.
Но она пришла вслед за мной. Не спрашивая, не объясняя, просто легла рядом на покрывало. Без майки. Как будто это было нормально. Как будто я должен был к этому привыкнуть.
— Ты сегодня такой строгий, — сказала она, глядя в небо. — Что случилось?
— Мы не должны, — выдавил я из себя.
Она повернула голову ко мне. Улыбнулась.
— Почему?
— Ты знаешь почему.
— Знаю, — кивнула она. — Но это не значит, что мы не можем.
Она протянула руку и положила ладонь мне на грудь. Легко, но достаточно, чтобы я почувствовал её тепло.
— Ты боишься. Это нормально. Но иногда страх — это просто предлог для тех, кто не готов признаться себе в желании.
Я не двигался. Только смотрел на неё. На её лицо, на её грудь, на её руку, которая медленно начала скользить ниже.
— Я не сделаю тебе больно, — прошептала она. — Обещаю.
И тогда я понял: я больше не могу сопротивляться. Потому что хотел её. Сильно. Больше, чем должен был хотеть. Её ладонь остановилась чуть ниже моего сердца, будто она чувствовала его бешеный ритм. Я всё ещё не двигался, будто боялся, что стоит мне пошевелиться — и я окажусь там, куда не должен был попасть. Но она сама сделала этот шаг.
Медленно придвинулась ко мне, так, чтобы её бедро коснулось моего. Её грудь тоже задела меня — мягко, почти случайно, но это прикосновение пронзило до боли. Она смотрела на меня, как будто ждала последнего слова, последнего вздоха сопротивления. Я молчал. Она улыбнулась.
— Тогда не бойся, — прошептала она и потянулась ко мне.
Первый поцелуй был медленным. Как закат над рекой. Как первые капли дождя перед грозой. Легкие, почти невесомые касания её губ, которые заставили меня затаить дыхание. Я не сразу ответил, но когда почувствовал вкус её кожи, тепло её языка, всё внутри сжалось и отпустило. Она целовала уверенно, но без спешки. Словно знала, что время теперь на её стороне. Её рука скользнула под мою футболку, провела по животу, затем выше — к груди. Пальцы были теплыми, немного влажными от вечерней сырости. И каждый их след оставлял ожог.
Я наконец обнял её. Осторожно, как будто боялся сломать. Но стоило моим рукам коснуться её тела — как страх исчез совсем. Я погладил её спину, потом грудь — осторожно, кончиками пальцев, словно проверяя, настоящая ли она. Она тихо выдохнула, прижавшись ко мне плотнее.
— Да... — прошептала она, чуть отрываясь от моих губ. — Вот так.
Её волосы щекотали мне лицо. Запах её кожи стал сильнее, смешиваясь с запахом земли, воды и вечера. Я начал расстёгивать свою рубашку, не отводя глаз от её лица. Она наблюдала за мной, чуть прищурившись, с довольной улыбкой. А когда я освободился от одежды, её ладони легли мне на плечи, затем на грудь.
— Такой красивый, — сказала она, почти шёпотом.
Я смутился, но не отвёл взгляд. Впервые за эти дни я чувствовал себя ни чужим, ни зятем, не помощником — а мужчиной, которого хотят. Желают. Не просто физически, но... по-настоящему. Она снова поцеловала меня, теперь глубже. Её язык вошёл в мой рот с уверенностью тех, кто знает, что победа уже близка. Руки её начали блуждать по моему телу — по плечам, по спине, по животу. И тогда я впервые позволил себе сделать то, о чём думал с самого первого дня.
Прикоснулся к её груди. Сначала легко — кончиками пальцев. Она выдохнула, чуть запрокинув голову, и я понял — ей нравится. Мне же стало жарко. Не от температуры, не от солнца — от неё. От того, как она отзывалась на каждое движение, как изгибалась под моими ладонями, как дышала мне в шею.
— Медленно... — прошептала она. — Мы никуда не спешим.
И мы действительно не спешили. Целовались долго, трогали друг друга осторожно, как будто разгадывали тайну. Каждое прикосновение было испытанием и наградой одновременно. Я чувствовал, как между нами растёт напряжение, как оно становится плотным, почти осязаемым. Когда я наконец опустил руку ниже, к краю её трусиков, она перехватила мою ладонь и положила себе на бедро.
— Пока нет, — прошептала. — Только не сейчас.
Я хотел возразить, но она снова поцеловала меня — длинным, влажным поцелуем, после которого я забыл, зачем вообще протестовал.
— Это только начало, — сказала она, глядя прямо в глаза. — Обещаю.
Мы так и лежали на покрывале до самой ночи. Без слов, без лишних движений. Просто рядом. Просто вместе. И впервые за долгое время я чувствовал себя живым. Настоящим. Человеком, который хочет любви, страсти, чего-то большего, чем просто обязанность и обыденность. А где-то далеко, за рекой, сверкнула первая молния. Начиналась гроза. Как раз вовремя.
