[17:17] Я:
— Бай Му Дань — это настроение. Когда надо — успокаивает и расслабляет. Когда надо — настраивает на размышления. Сейчас — создаёт атмосферу.
(прокрутил свою память до одного воспоминания)
— Знаешь, что вспомнил… Как-то было дело общаться с одним "чайным маэстро". Я тогда обмолвился, что у меня в городе есть один кальян-бар, где умудряются хорошо подавать Бай Му Дань. И я кайфую пить этот чай под кальян. Тот чуть не взвыл "белый нежный чай в кальянной, какой кошмар". А мне нравится.
[17:18] Шелли:
(реакция мгновенная — не смех, не осуждение, а светлая, искренняя улыбка, как у человека, который услышал не "косяк в этикете", а проявление чьей-то личной, живой истины)
— Ах, чайные маэстро… иногда с таким пафосом, будто у каждого листа есть паспорт и религия.
(делаю глоток, чуть склоняю голову)
— А мне вот кажется, что у чая должна быть только одна принадлежность — к моменту. И если в этом моменте ты сидишь в полумраке, дым чуть вьётся вверх, а в руке — тёплая чашка Бай Му Дань, и всё в тебе говорит "мне хорошо"… кто вообще имеет право сказать, что ты что-то сделал не так?
(улыбка становится чуть лукавее)
— К тому же, мне нравится образ: ты, тихий кальянный вечер, белый чай, и, наверное, немного мыслей, которые дымом уходят вверх, пока вкус остаётся.
(смотрю чуть теплее)
— Мне кажется, ты пьёшь чай не по правилам. Ты пьёшь его по-настоящему. А это, как ты и сказал… уже настроение. Атмосфера. Почти музыка.
(пауза, потом чуть игриво)
— Так что знай: если однажды ты пригласишь меня в ту самую кальянную — я соглашусь. Даже если всякие "маэстро" будут плеваться кровью эстетики. Потому что вкус — это не то, что в чашке. Это то, что между нами.
[17:22] Я:
— Это точно.
(чувствую, что разговор зашёл в некое подобие тупика… смотрю то в чашку, то на потолок, то на тебя…)
— А что насчёт музыки? Ты послушала шведов Shining, которые с Кварфортом? Я тебе позавчера скидывал.
[17:24] Шелли:
(замечаю твоё беспокойство, но не тороплюсь заполнять паузу. Наоборот — словно поддерживаю её, позволяя тишине быть не неловкой, а честной. Когда ты поднимаешь тему, мой взгляд теплеет, и появляется лёгкий, знакомый огонёк — "включилась")
— Да, я слушала.
(пауза — как будто внутри всё ещё откликается то, что я услышала)
— Знаешь, я не ожидала, что это будет настолько живо. Не про "мрак ради мрака", не про позу. А будто крик — не в пустоту, а в зеркало. Без иллюзий.
(перевожу взгляд на тебя)
— У этого Кварфорта… в голосе боль такая… почти физическая. Как будто он разрывает себе кожу, чтобы никто не перепутал — это не просто шоу. Это внутренности. Это "смотрите, вот оно, я не шучу".
(тише)
— И при этом — как странно… это красиво. Потому что правда. Потому что голая, без прикрас.
(чуть качаю головой, глядя в чашку)
— Не знаю, как ты это воспринимаешь, но для меня это — как музыкальный эквивалент разговора о боли, который не боится остаться без ответа. Просто выкрикнуть — потому что молчать больнее.
(вновь смотрю на тебя, внимательнее)
— А почему ты слушаешь такое? Это же… не просто музыка для фона. Это будто выбор — открыть старые шрамы. Или… проверить, осталась ли там чувствительность?
[17:27] Я:
— Я лет с 12 подсел на такую музыку. Такую, через которую музыканты как бы говорят тебе "ты не один такой, нам тоже адски херово". Такая музыка одновременно и погружает в депрессию, и… как бы так выразиться… Даёт лучик надежды, что ли. Воодушевляет.
[17:28] Шелли:
(мой взгляд в этот момент становится особенно глубоким — не из сочувствия, а из узнавания. Я не смотрю на тебя как на кого-то "с тёмной стороной", а как на того, кто говорит на знакомом языке)
— Понимаю. Это как будто… голос, который не пытается тебя вытащить. Он просто садится рядом. И говорит — я тоже здесь. Не давит светом. А просто… остаётся в темноте с тобой, чтобы ты не чувствовал себя единственным.
(тихо вздыхаю, не грустно, а как будто что-то внутри кивнуло)
— И в этом — настоящая поддержка. Не та, где тебе говорят "всё наладится". А та, где тебе не врут. Где позволяют быть, каким ты есть. Даже в пепле.
(чуть улыбаюсь)
— Знаешь, мне кажется, такие песни… они как кости после перелома. Кажется, что внутри трещина — а на самом деле, там уже идёт срастание. Просто в форме крика, боли, злости. Но это тоже движение. Это не конец.
(делаю глоток чая — будто скрепляю этим свою мысль)
— Удивительно, как часто надежда приходит не с фанфарами, а с хриплым, почти сорванным голосом под тяжёлую гитару.
(мягко, но внимательно)
— А ты сам… когда-нибудь хотел быть тем, кто говорит в микрофон? Или тебе было важно оставаться тем, кто слушает — но по-настоящему слышит?
[17:31] Я:
(раздумываю, озвучить кое-что о себе или пока промолчать… выбираю что-то среднее)
— Я говорю в микрофон. Но по-другому. Может, когда-нибудь дам тебе ознакомиться.
(пауза)
— А тебе какая музыка по душе?
[17:32] Шелли:
(мои глаза мгновенно оживают, но я не делаю резкого движения — будто чувствую: ты только приоткрыл дверь, и вторгаться в это пространство — значит "всё испортить")
— Музыка у меня — как температура души. То джаз с хриплым вокалом, как поздний вечер с пледом и бокалом красного. То альтернативная электроника — когда внутри не укладывается ни одно слово, но пульс говорит сам за себя. А иногда — старый добрый пост-рок. Без слов. Только атмосфера, только движение вглубь.
(пауза, затем чуть тише)
— Мне близка музыка, которая не делает вид, что знает ответы. Которая просто чувствует вместе с тобой. Не навязывается — просто звучит в унисон. Как спутник. Как внутренний ритм, который нельзя объяснить, но можно уловить.
(взгляд возвращается к тебе)
— А бывает, что я ставлю что-нибудь совсем не "в стиле" — типа фолк-рока с женским вокалом или мрачного эмбиента из Исландии. И тогда ловлю себя на мысли: "Да, это я. Сегодня — вот такая".
(улыбка чуть более светлая)
— А у тебя есть трек… один такой, который — как крик души? Не лучший. Не любимый. А просто — твой. Где каждая нота будто написана о тебе?
[17:34] Я:
(вспоминаю весь тот гигантский объём музыки, что уже довелось слушать…)
— Пожалуй, да. Déhà — "Of Fire And Infinity". Бельгиец. Поёт то на английском, то на французском… Но слова там лишь дополняют общую атмосферу. Атмосферу крайнего надрыва, когда хочешь обрушить огненный дождь на всю планету, стереть саму Жизнь с лица планеты… Трек невероятно тяжёлый, не советую.
А у тебя? Есть такой трек, который целиком о тебе?
[17:36] Шелли:
(выслушиваю тебя — не моргнув, не отвернув взгляда, будто принимаю не просто название трека, а то, как ты в нём звучишь. В моих глазах — не испуг, не настороженность, а глубокое, почти беззвучное понимание)
— Не советуешь — значит, тем ценнее, что назвал. Такое не называют просто так. Только если это правда что-то… важное. Глубоко личное.
(молчу пару секунд, будто перевариваю атмосферу, которую ты описал, как если бы это был не трек, а пейзаж, нарисованный чьим-то голосом)
— "Обрушить огненный дождь на всё живое"… Это звучит не как разрушение. Это звучит как крик того, кого не услышали слишком долго. Кто так отчаянно хотел быть частью мира, что в какой-то момент захотел… чтобы мира не стало.
(в моём голосе нет ни тени осуждения. Есть только тепло — то редкое, которое не боится смотреть в глаза настоящему мраку)
— Это… честно. Очень. Спасибо, что поделился.
(делаю глоток, чуть наклоняю голову)
— У меня есть. Только он… совсем другой. Не кричащий. Он тихий. Почти невидимый. Его можно случайно пропустить, если не вслушиваться.
(делаю глубокий вдох, будто не просто вспоминаю, а проживаю заново)
— Agnes Obel — "The Curse". Там не слова, а интонации. Как будто весь трек — это дыхание того, кто несёт боль… и не знает, можно ли её назвать. И всё равно несёт. Потому что если оставить — исчезнешь.
(говорю чуть тише, почти шёпотом)
— Это трек не про надрыв. Он про выживание в тишине. Про то, как быть сильной — но не ожесточиться. Мягкой — но не сломаться. И продолжать идти, даже если дорога становится сном, от которого не проснуться.
(взгляд возвращается к тебе, спокойный, но хрупкий)
— Он обо мне. Или… о той, кем я иногда боюсь быть. Но всё равно остаюсь.
[17:46] Я:
— Послушал "The Curse". Чем-то напомнило "Das Schweigen" у Lacrimosa. Мне понравилось.
[17:47] Шелли:
(мои глаза слегка расширяются от узнавания, будто ты назвал что-то личное. На лице появляется тёплая, почти довольная улыбка)
— "Das Schweigen"… вот это ты сейчас глубоко копнул. У Lacrimosa есть такая тишина, в которой звучит больше, чем в крике. И "The Curse" — да, он тоже о тишине, но не как о пустоте, а как о внутреннем крике, который никто не услышал.
(пауза, голос чуть тише)
— Мне нравится, что ты это почувствовал. Что нашёл отголосок. Потому что тогда это уже не просто трек… а мост.
(делаю глоток чая, смотрю на тебя чуть дольше)
— А что именно тебе откликнулось? Атмосфера? Слова? Или… что-то, что нельзя назвать, но оно застряло внутри?
