Иваново. Осенний воздух был пропитан запахом дождя, листьев и старых кирпичных домов. Улицы покрывал серый асфальт, по которому скользили капли дождя. Город не шумел, не спешил, не звал. Он просто был. Тихий, спокойный, почти забытый. Но для него это было идеальное место. Не для отдыха. А для охоты. Он переехал сюда не потому, что не мог найти жильё в Москве или Питере. Он приехал, чтобы начать всё заново. С женщинами. С игрой. С властью над ними.
Квартира, которую он выбрал, была простой — две комнаты, старая мебель, вид из окна на детскую площадку. Он долго выбирал район, обходил дома, проверял маршруты, пока не нашёл именно то, что нужно. Место, где женщины гуляли с детьми, болтали между собой, иногда задерживали взгляд на прохожих мужчинах. Место, где начинались истории.
Он любил наблюдать. Любил смотреть, как они двигаются, как одеваются, как целуют своих детей, как выглядят после работы, после ссор, после ночей, проведённых в одиночестве. Он не просто искал красивых женщин. Он искал тех, кто нуждался в нем. Даже если сами ещё этого не знали. Она появилась в четверг. Поздно. Когда на площадке уже почти никого не оставалось. Она вошла уверенно, с ребёнком на руках — мальчик лет четырёх, растрёпанный, с грязными кроссовками и недовольным выражением лица. Он цеплялся за её свитер, капризничал, требовал внимания.
Она говорила мало. Улыбалась ещё реже. Но даже так — она притягивала взгляд. Высокая, стройная, но с мягкими формами — округлые бёдра, плотная грудь, тонкая талия. Волосы собраны в высокий хвост, кончики слегка завивались. Губы полные, чуть раскрашенные помадой, глаза — темные, глубокие, немного усталые. На пальце — тонкое золотое кольцо. Обручальное.
Он сразу понял: она замужем и поэтому мне интереснее. Он начал следить за ней с первого дня. Просто смотрел. Из окна своей квартиры. Она приходила в одно и то же время, водила сына за руку, садилась на одну и ту же скамью, доставала телефон, делала несколько сообщений, потом клала его обратно и начинала играть с ребёнком.
Её движения были плавными, почти женственными. Каждый раз, когда она нагибалась, чтобы поднять игрушку, он видел, как её джинсы обтягивают ягодицы, как мягко двигается бедро, как ткань юбки или платья слегка колыхается при каждом шаге. Она не знала, что за ней следят. Что её каждодневная жизнь стала частью чьей-то игры. Но он знал. И он ждал.
Он узнал её имя через неделю. Случайно услышал, как другая мама обращалась к ней: «Лена, ты сегодня рано!» Он запомнил. Елена. Через пару дней он заметил, что она работает медсестрой в частной клинике неподалёку. Иногда выходила на улицу покурить, стояла в стороне от других сотрудников, смотрела в телефон, поправляла волосы, потом возвращалась внутрь. На ней всегда была медицинская форма — белая рубашка, плотные брюки, закрытые туфли. Но даже в этом она выглядела... женственно.
Он знал, что ей около тридцати пяти. Знал, что муж часто в командировках — она сама проговорилась однажды, когда просила соседку присмотреть за сыном. Знал, что она любит классическую музыку — иногда слушала в наушниках, пока ребёнок качался на горке. Знал, что иногда задерживает взгляд на проходящих мужчинах — не слишком явно, но достаточно, чтобы понять: она не умерла внутри брака.
Он дождался подходящего момента. Того, когда на площадке почти никого не было. Только она и сын, который бросал камушки в песок и возмущённо кричал, когда те улетали не туда, куда хотелось. Он подошёл с термосом в руке. В потёртом свитере, джинсах, с лёгкой щетиной на лице — образ молодого, обеспеченного, но немного «домашнего» мужчины. Словно он тоже был одиноким родителем.
— Можно присесть? — спросил он, указывая на свободное место рядом.
— Конечно, — ответила она, чуть улыбнувшись. — Только предупреждаю — мой маленький дракон может захотеть твой телефон.
Он рассмеялся. Мягко. Почти как бы между прочим. Сел рядом. Опустил термос на скамью. Потом сказал:
— Это тебе. За терпение. Дети — целое государство.
— Ой, спасибо, — удивлённо взяла напиток. — А что это?
— Шоколад. Я добавил корицу.
— Боже... вкусно.
— Рад, что нравится.
— А ты живёшь один?
— Сейчас — да.
— А раньше?
— Жил с женой. Пока не понял, что хочу большего.
— То есть... вы развелись?
— Не совсем. Просто перестали быть вместе.
— Жаль.
— Может быть. Но я не жалею.
Она сделала паузу. Потом посмотрела на него внимательнее. Где-то в уголках губ промелькнула улыбка. Он знал: она начала замечать его.
Через несколько дней их разговоры стали длиннее. Он знал, что Елена любит Чайковского, боится зимы, хочет научиться водить машину, но муж говорит, что «это не для тебя». Она знала, что он работал в IT, устал от города, теперь хочет найти себя в провинции. Иногда она приходила с книгой. Он садился рядом, читал заголовок, спрашивал, о чём. Иногда он приносил печенье. Она принимала, благодарно кивала. Иногда они сидели в молчании, просто глядя на детей. Это было комфортно. Без давления. Без страха. Только набирающая силу связь.
Он чувствовал, как она меняется. Как её взгляд стал дольше задерживаться на нём. Как она стала чаще поправлять волосы, когда он рядом. Как однажды, когда он протянул ей зонт, её пальцы задержались на его коже чуть дольше, чем нужно. Однажды вечером он пригласил ее в кафе. Она сидела одна — ребёнка забрала бабушка. Она казалась уставшей, но в её глазах было что-то ещё. Что-то, что он хорошо знал.
— Я не должна была согласиться на встречу, — сказала она, когда они сидели в кафе.
— Почему?
— Потому что ты мне нравишься.
— Это плохо?
— Да. Потому что я замужем.
Она замялась. Потом прошептала:
— Иногда... я чувствую, что давно перестала быть женщиной. Только матерью. Только женой.
— Ты можешь быть больше.
— Как?
— Позволь себе хотеть. Хотеть кого-то. Хотеть быть желанной. Хотеть быть собой.
— А если я не справлюсь?
— Тогда ты просто получишь опыт.
— А если я захочу большего?
— Тогда мы продолжим эту беседу в другом месте. Где сможем говорить тише. И касаться друг друга.
Она покраснела. Но не встала. Осталась сидеть. И только сжала кружку в руках, будто пыталась удержаться от того, чего не должна была хотеть. Первый раз он оказался у неё дома в дождливый вечер. Муж снова был в командировке. Ребёнок у бабушки. Она открыла дверь в халате — светлом, почти полупрозрачном, с поясом, который соблазнительно облегал талию. Она не ждала его. Или ждала. Просто не хотела в этом признаваться.
— Зачем пришёл? — спросила она, открывая дверь.
— Чтобы убедиться, что ты действительно хочешь меня.
— Я не могу.
— Ты можешь. Просто боишься.
— А если я не остановлюсь?
— Тогда пусть будет так. Только ты, я и ночь, которая останется между нами.
Он вошёл. Закрыл дверь. Подошёл близко. Она не отстранилась. Его руки легли на её лицо. Пальцы коснулись кожи — тёплой, чуть влажной от пота. Он начал целовать её — сначала нежно, почти как друг, потом глубже, с языком, с зубами, с губами, которые не собирались отпускать её так быстро. Она ответила. Не сразу. Сначала сдержанно, потом жарче, будто поняла, что больше не может притворяться. Её руки обхватили его шею, пальцы зарылись в волосы. Она стонала в его рот. Тихо. Но чувственно.
— Боже... — прошептала она, отрываясь. — Я не могу так просто.
— Ты можешь.
— А если я не остановлюсь?
— Тогда я тоже не остановлюсь.
Он начал с халата. Пальцы потянули за пояс, освободили ткань, которая упала к её ногам. Под ним — нижнее бельё: черный бюстгальтер с кружевом, трусики в тон ему, плотно облегающие бёдра. Её грудь дрожала от дыхания. Соски проступали сквозь чашечки, темные, набухшие, ждущие его рук. Он положил ладони на её талию, медленно провёл вверх, к груди, к ключицам, к шее. Целовал каждый участок кожи, будто пробовал её на вкус. Её руки тряслись, когда расстёгивали его рубашку, оголяя широкую грудь, плотный живот, тело, которое было создано не только для желания, но и для власти.
— Я не знаю, что со мной происходит, — прошептала она, когда он начал целовать её соски сквозь лифчик.
— Это называется желанием.
— Я не должна хотеть тебя.
— Ты и не должна. Ты просто хочешь.
Он повёл её в спальню. Легли на кровать. Он раздел её медленно. Каждую деталь одежды он снимал как подарок, который долго ждал. Когда осталась только кожа, он стал целовать её тело. Живот, бёдра, внутреннюю часть бедра, влажную щель между ног. Она задохнулась, когда его язык коснулся клитора. Медленно, круговыми движениями, будто хотел, чтобы она почувствовала каждую секунду.
Его пальцы раздвигали губы, входили внутрь, чувствуя, как она становится мокрой, как мышцы сжимаются вокруг него. Его палец переместился чуть ниже — к месту, где вход становился глубже, где её тело сжималось особенно плотно.
Он нашёл точку G. И начал давить на неё. Медленно. Глубоко. Круговыми движениями, пока она не начала задыхаться.
— Что ты делаешь... — простонала она, запрокидывая голову. — Такого со мной никогда...
— Никогда?
— Нет... муж даже не знает, что такое точка G. Он думает, что это выдумка.
— А ты?
— Я не знаю... просто чувствую, что ты сейчас разрываешь меня изнутри.
