Солнце ещё не вылезло толком из-за леса, а воздух уже был густой от духоты и запаха старого автобуса — пот, бензин, просроченные продукты в тряпичных сумках. Двигатель ухал, как бабкины манты на пару — хрипло, с надрывом. В салоне было набито по самое горло: мужики с пивом под глазами, бабульки с курами в сетках, дети, что ныли без перерыва, будто их кто-то душил.
Она стояла у передней двери, чуть сбоку от водилы, держась за железную штангу жирноватой рукой. Высокая такая, плотная. Юбка до колен. Блузка белая, потёртая, но чистая. Грудь большая, тяжёлая, при каждом толчке автобуса колыхается — мягко, но явно. Лицо уставшее, но не злобное. Скорее, равнодушное. Такое лицо, что на него можно смотреть часами — ничего не изменится. Ни радость, ни боль — просто день. Очередной.
Я стоял почти у задней двери, плечом придавлен к окну, сумка давит в бок. Пальцы чесались. Не от мыла, не от грязи — от неё. От её тела. От этой уверенности, что она — моя сегодня. Что я должен её коснуться. Просто рука должна лечь на её бедро, на талию, на живот. Или выше. Там, где тепло. Где мякоть. Где жизнь.